 |
|
|
|
Разделения церкви в XVII веке Речь императрицы Екатерины II на совместном заседании Сената и Синода 15 сентября 1763 г. "Что такое наш раскол? Что такое старообрядчество? Припоминаю события и их последовательность. Русский православный народ искони крестился двуперстно. Не перечисляю других обрядов. Все это было прекрасно, все превосходно, богоугодно и спасительно. Нам не было надобности до обрядности греков, а равно и грекам до нашей. Обе церкви - и греческая и наша - жили в мире и общении. Восточные отцы, епископы, митрополиты, патриархи, бывая у нас на Москве, прославляли благочестие Руси, сравнивая с солнцем, освещающим вселенную. Но вот, с восшествия на патриарший престол Никона, начинают наезжать на Русь греческие и киевские отцы. Посыпались сначала "зазирания" и "осуждения" нашего до этого дня для самих греков честного и святого двуперстия. За Никоном последовал собинный друг его, государь Алексей Михайлович. "Зазирания и осуждения" превратились в прямые запрещения. Затем последовали анафема и проклятия; за ними - "телесные озлобления" или истязания и, наконец, гражданские казнения, т.е. смертельные казни. Что же это значит? Значит, что эти "задирания" встретили в русском народе возражения и негодования, коими правительство и церковное, и - увы! - светское пренебрегло. Этого мало. Правительство перешло на сторону чужеземных агитаторов и авантюристов, правительство стало против своего народа и потребовало от него отречения от двуперстия и старого обряда, отречения от свободы, от своего достоинства, от предков, от благочестия и народности. Правительство в полном составе изменило отечеству и этой измены потребовало от народа. Народ, разумеется, воспротивился, а правительство и при этом не усмирено мудрилось и свои требования поддержало церковными анафемами и проклятиями, на кои народный протест отвечал тем же, и справедливо. Ежели церковные анафемы и проклятия расточаются безрассудно, то они перестают быть святыми и церковными, а превращаются в ругательства. Если просвещенные и преосвященные архипастыри первые обратились к народу с ругательствами, то можно ли винить народ, если он отвечал тем же? Да и не обязаны ли были архипастыри за свое безрассудство получить должный урок? Правительству еще не поздно было одуматься, усмиренномудриться, воротиться назад, примириться с народным двуперстием и обрядами. Но не таковы были тогдашние времена: вместо исправления собственных ошибок, власть разсвирепела против протеста. От Никона и ждать иного было нельзя. "Когда я ехал в Москву, - пишет в прощальном письме к царю Алексею Паисий Лигарид, митрополит газский, - то заранее восхищался тем, что увижу великого Никона, но, приехавши в первый раз и увидев его, то почел счастливыми тех, которые, родившись слепыми, не испытали несчастия видеть толикаго зверообразного человека". Таков был Никон. Но не могу надивиться на царя Алексея Михайловича, надивиться его тупости, его бездушности и безсердечности. Никон и Алексей обрушились на народный протест истязаниями и смертельными казнями. Застонала русская земля от двух тиранов: "святейшего" и "тишайшего". И этот-то порядок, такие-то отношения обоих правительств к народу застаем мы по восшествии на всероссийский престол; на наших глазах преосвященные архипастыри продолжают свирепствовать, а раскол крепнет, несмотря на тиранию и ожесточения. Отцы архипастыри! Куда вы завели, до чего вы довели и куда ведете вы свою отечественную церковь, российский православный народ и дас? - Великая Государыня, истязания нисколько не в наших руках, это не мы, а прежде бывшие правительства.. - - Как? А акт 15 мая 1722 г., разве, не ваше дело? А телесные озлобления и гражданские казнения, разве не вы освящали соборными определениями, и государи, разве не по вашим внушениям и не по вашим усиленнейшим настояниям ополчились против своего народа истязаниями и казнями? О, государи и прежние и будущие! Враг вам аттестат за ваше сообщничество с изуверами, палачами и злодеями! Но сенаторы, вот вопрос: благодать и истина Господня могут ли быть там, быть в той Церкви, в которой стоят на месте святителей палачи и кровопийцы, может ли быть Христос там, где свирепствуют толикия злодейства? Остановимся на минуту. И "зазирания и осуждения" и запрещения, и проклятия все это было и немыслимо, и безрассудно, и преступно; но все же еще борьба не выходила из пределов церковных. Но когда власти, и церковная и светская, взялись за истязания и казни, тогда, очевидно, борьба вышла из пределов церковных, тогда власти стали вне церкви. Правда, за властями и собором волей-неволей пошло и большинство народа, все же прочь от церкви пошли; и это большинство - архипастыри и государи. Но куда мы денем протест, который не трогался с места и по этому одному заслуживает внимание и уважение. Истязаний и казней нет у Христа, не должно быть их и в Его Церкви. Христос на это не уполномочил апостолов и их преемников. Стало быть, за истязаниями и казнями архипастыри обратились не ко Христу, а к царю Алексею, приглашая его охранять впредь, вместо Христа, неодолимость российской церкви, а Алексей имел слабость и безрассудство согласиться на это. И куда, куда уйдём мы от вопроса: где же, на которой из этих двух сторон остался ХрИстос? На обеих он, разумеется, быть не может. Очевидно, на стороне протеста; как и зачем остался бы он в государственной церкви, когда и царь, и архипастыри с безчестием вон из нея его выпроводили! Постараемся по разным признакам догадаться, какова была у нас церковь до перестройщиков - Никона и Алексея - носительница благодати и истины, народу учительница, государству собирательница, созидательница и объединительница, престолу крепость и слава. Сущность идей этой церкви было: сущная союзность и единность живая, деятельная и твердая. Чем этот сердечный союз был крепок? Правильность отношений к народу государей и архипастырей, справедливостью, сердечной участностью к его нуждам, уважением к его народности и свободе, к свободе в церковном отношении, всей сполна и без уреза в государственном; по мере возможности, в частности, народ требовал от архипастырей благочестия и святости, от государей внимательного блюдения, чтобы гармония взаимно-свободных отношений в церкви между народом и архипастырями не нарушались. Но вот настал Никон; признаюсь, личность возбуждающая во мне отвращение. Счастливее бы была, если бы не слыхала о имени его. Он начал реформировать свою церковь, перестраивать ее по-своему. Какие же начала вложил он в основу своих перестроек? Безусловно подчинение народа духовенству, духовенства - архипастырям, архипастырей - патриархам. Подчинить себе пытался Никон и государя: он хотел сделаться папой. Порабощение народа ясно сказывается в насильственном отнятии у него обряда его предков, поддержанном клятвами, истязаниями и казнями; порабощение архипастырей - в беззаконном единоличном низложении епископа коломенского Павла и глубочайшей тайной прикрытого умерщвления его; порабощение государей - внедрением в них убеждения, яко бы они обязаны мечем своим служить всевластительскому папе-патриарху, мечем смирять не покорение папе-патриарху народа и епископов. Что же вышло? Народ восстал за древнюю, под видом обряда Никоном окончательно разрушенную, апостольскую церковность, и за древнюю, сердечную взаимно единость, основанную на вере, благочестии, любви и свободе. Восстал против соединения в лице патриарха обеих властей - и епископа, и царя. Никон внес смуту и разделение в отечестЛнную мирную до него и целостно единую церковь. На одной стороне стали архипастыри со своими реформами и насилием, с своими триперстием и проклятиями, а с другой - народ с обычною всем народам инстинктивною наклонностью охранять все унаследованное от предков, а прежде и паче всего свободу. Известный обряд, как и всякий предмет, даже обряд православный, богоугодный и спасительный, но в руках насильных и жестоких властей, ставший поводом и орудием порабощения народа, становится ему ненавистным, как знамя и символ его порабощения. Входим в чувства народа, таковым для последнего должно быть и триперстие, навязанное нам греками при помощи проклятий, истязаний и смертельных казней. Для народа оно стало символом порабощения, для архипастырей - знаком его победы и торжества над народом. Ежели перенесемся на тот момент, когда совершались реформы и заглянем в совесть каждого из тех, кому пришлось отечественное двуперстие менять на указанное триперстие, то в большинстве увидим невежество, которое прямодушно поверило реформаторам, будто двуперстие есть обряд погрешительный, не православный, не богоугодный и не спасительный, и благодушно последовало за правительством, затем покорность из страха истязаний; то не похвально, а это уже совсем предосудительно. Теперь разберем, к которому из этих разрядов принадлежит предок каждого из нас, господа. Переменившим двуперстие на триперстие, во всяком случае не думаю, чтобы можно было каждому из нас гордиться его доблестью, и если при этом припомним, какая идея была соединяема со введением триперстия, то поймем и смысл, и правость, и неодолимость, поймем родной протест и предупреждения против триперстия и неприязни его к тем, кого зовут "щепотниками". Наконец, Никон внес разлад и разделение между народом и престолом; до него государи были отцами своего народа, самодержавными охранителями православных на любви и свободе, на единости престола с народом в верности веры отцов, в верности обрядов и обычаев предков, основателей отношений государей к их народу. Никон из Алексея царя-отца сделал тирана и истязателя своего народа. И какого народа? Подобно которому по преданности к царю своему нет другого в мире. Что Алексей сделал из своего народа? Народ стал видеть в своих царях антихристов. И мы его не виним: народ подлинно испытал на себе руку последних. И для чего все это? Для чего Алексей изменил своему народу, изменил еще недавнему, еще памятному избранию народом отца его в царя Российской земли, изменил общим обязанностям всех царей? Чтобы угодить другу своему Никону, чтобы покорить под ноги его и иерархов и духовенство и народ, и затем чтобы из него и будущих патриархов создать врагов престолу и самодержавию. Удивляюсь царю Алексею, его недальновидности: идет за Никоном, как провинившийся мальчишка за готовящимся его высечь учителем! Вот заслуга никоновской реформы перед престолом и самодержавием! "Вы, - говорит нам святейший синод, - разрушаете престол!" Но, господа, мы уже видели, какие услуги престолу оказало российское архипастырство со времени Никона, какую пропасть изрыло оно между престолом и народом. Все то, что в те времена было в русском народе лучшаго, великодушного, живого, энергичного, все стало на сторону протеста. А последовавшие за Никоном государи обременили себя легковерием, а народ заставили видеть в них тиранов и, как сказали мы, - антихристов. Господа! Для вас ясна правость протеста. Совесть сама говорит вам, что не новая, не синодская церковь, а народный протест остался на месте, что не протестующий народ, а архипастыри, пренебрегшие народным протестом, лишившие последнего своего общения, сами стали раскольниками, и что, наконец, все обвинения возводимые на старообрядчество, все ложь, клевета, внушаемые злобою оскорбленной гордости архипастырей. Но вас, быть может смущает мысль: если народный протест прав, то как же Христос покинул его, оставив без единого епископа и, следовательно, вне церкви, тогда как сторона смутников и раздорников, оставаясь с иерархией, имеют права носить имя церкви? Каким образом Господь, вопреки обещанию пребывать с верными ему, покинул подлинных носителей церковности и, следовательно, верных ему, истинных стоятелей за самую Церковь, и таким образом, как бы допустил вратам ада одолеть? О, Провидение! Благодарю, благодарю, благодарю Тебя! Смущение ваше, гг. сенаторы, надеюсь разъяснить краткими словами. Оставив свой протест без епископа, Господь не покинул его. Во-первых, протесту он предоставил честь сохранить неодолимость своей невесты, российской церкви,нашей святой Матери. Не будь протеста, церковность русской церкви навсегда представила бы миру зрелище совершенных развалин, в которых ее ныне видим. Хотя церковность ее и распадалась, хотя и лежит в развалинах, но пока не убит, пока жив народный протест, никто не имеет права сказать, что церковь российская совершенно пала, совершенно перестала жить. Погрешила не она, не российская церковь, которая есть член святой апостольской Церкви, а согрешила одна ее иерархия. Во-вторых, вся иерархия пала, практически верным церковности остался один народ и даже только часть народа. Поняли ли вы, господа, все значение, все достоинство, всю святость великого народного старостояния, громадность его заслуги перед нашей отечественною церковью и Церковью вселенскою? Да, народ простой, необразованный народ дает величайший урок в церковности своему архипастырству: последнее оказывается упрямым и злым; на протест сыплются проклятия, истязания и казни; а он, народ, - подивитесь, господа сенаторы, - стоит твердо, непоколебимо целые века! Зрелище, поражающее своим величием, зрелище, достойное не земли, а неба, Ад и Христос в нашей отечественной русской церкви стоят в открытой борьбе: за первым вся мощь, вся злоба, все козни мира в лице духовных правительств, в лице обманутых царей и архипастырей; за вторым -безмолвное терпение и терпеливое безсловие. Кто в этой борьбе одолеет? Я не была бы искренно верующею дочерью Церкви, я была бы недостойна великого народа русского, носящего имя святой Руси, если бы на минуту усомнилась в победе Христа, в победе народа, в победе протеста, в победе старообрядчества. О, Провидение! Пусть обманутые архипастырями цари с самими архипастырями удесятеряют злобу в козни свои, пусть это борьба, борьба между исконным злом и вечным добром, между адом и небом, продолжится еще на сто, еще на двести лет. Чем тягчая испытание, чем продолжительнее страдания, тем внушительнее победа, тем памятнее и поучительнее урок, тег блистательнее слова Христа, Церкви и протеста". У всех нас немощь одна - желание быть всегда правыми; само оправдание и желание этой правости и другим досаждает, и люде делает виновными пред Судом Божиим. |
|
